Таблоида The News of The World больше не существует. Как приятно сознавать, что даже к самым оскорбительным пассажам придется в конце концов делать пояснительные сноски.

Эпос — это, во-первых, большая история. Во-вторых, это история о чем-то большом: о смерти, отваге и чести, о войне, позоре или отмщении. О серьезных делах, касающихся многих людей: о судьбах наций, о возвращении короля, о военной победе, о происхождении народа. Персонажи эпоса больше обычных людей и, пожалуй, проще: это ведь герои. Сохранение эпоса важно не просто для отдельных любителей — это задача национального значения. Эпос не так изощрен, как авторская литература, но более ценен.

Эпос не зависит от личности своего создателя. Нет, разумеется, в конце концов кто-нибудь записывает сказание, долго передававшееся из уст в уста: иногда — изысканным, отточенным слогом, иногда — в форме поэтического шедевра, а иногда — грубо и неуклюже, с множеством повторов, противоречий или пропусков. И порой к записанному эпосу прирастает чье-то имя, но чаще всего это имя совершенно бессмысленно, как «Гомер», — потому что, спрашивается, кто сочинил «Илиаду»? Гомер. А кто такой Гомер? Автор «Илиады». Возможно. А другие эпосы так и остаются анонимными: у «Гильгамеша» нет даже такого «Гомера».

В современном мире автор — это наше всё: книжные туры, присутствие в СМИ, онлайн-интервью, литературные фестивали, автограф-сессии, дискуссионные форумы при поддержке культурных организаций — все это с тем же успехом можно было бы проводить и в отсутствие книг. Единственное, что имеет значение для подобных мероприятий, — это именитый автор в качестве приглашенной знаменитости. Но в случае с великим эпическим произведением все, что нам остается, — это принять с благодарностью труд того, кто его записал, и по мере возможности привести в порядок дошедшие до нас источники. И отсутствие автора со всеми его появлениями на публике, сведениями из личной жизни и прочей рекламной шумихой чудесным образом приводит нас в чувство и проясняет голову — как ветер из пустыни, который наконец-то не пахнет ничем.

Возможно, в некотором отношении эпос — прямая противоположность романа, который зародился как жанр письменной литературы, окончательно сформировался уже в эпоху книгопечатания и изначально был предназначен для спокойного домашнего чтения в уединении и тишине. В древнейших эпосах, напротив, есть нечто такое, что требует декламации: они лучше воспринимаются при чтении вслух и в компании, чем про себя и в одиночестве. Подобно театру, эпос — арена для героя. На страницах романа великим героям неуютно: взгляд романиста — слишком пристальный, слишком бесцеремонный, слишком точно настроенный на то, чтобы вылавливать всевозможные мелкие недостатки («пятна заурядности», по знаменитому выражению Джордж Элиот). Для романиста нет героев. У эпического героя, само собой, тоже есть недостатки, но они грандиозны, как и он сам. Чтобы увидеть героя в таком обрамлении, которое будет соответствовать величию его характера и поступков, на него нужно смотреть издалека.

Более того, эпические герои как будто сами смотрят на себя издалека. Осознание этого факта в свое время навело Джулиана Джейнса на одну экстравагантную, но соблазнительно перспективную мысль. В своей книге «Происхождение сознания в результате распада двухпалатного разума» (издательство Allen Lane, 1976 год) Джейнс выдвинул оригинальную гипотезу о том, что человек обрел сознание в современном смысле этого слова лишь около 4000 лет назад. До того, как это случилось, люди воспринимали внутренние голоса своей совести, искушений или вдохновения как голоса богов, звучащие откуда-то извне, а не как порождения собственной психики. В качестве примера он приводит известный эпизод из «Илиады»: свое собственное нежелание вступить в поединок с Агамемноном Ахиллес воспринимает как вмешательство богини Афины, которая хватает его за золотые кудри и оттаскивает прочь.

Схожим образом Джейн Смайли, рассуждая об исландских сагах, указывает, что они

В эпических произведениях люди взаимодействуют друг с другом у всех на виду. Между ними, так сказать, гуляет свежий ветер: нет ничего тайного, ничего затхлого и душного.

И, наконец, эпическая точка зрения трагична. Рассуждая о переводе «Гильгамеша» в The New York Review of Books, Джаспер Гриффин отмечает: «Счастливой концовки быть не может — даже для могучих героев, близких к богам. ‹…› Это подлинно эпический взгляд на вещи ‹…› С точки зрения древнейшей мудрости и правдивейшей поэзии самое высокое благородство и самая глубокая истина неотделимы в конечном счете от поражения (пусть даже героического) и смерти» (9 марта 2006 года).

Поэтому Беовульф погибает в миг торжества над драконом; поэтому король Артур и рыцари Круглого стола терпят поражение в последней битве; и, как говорит Хьяльти в «Скандинавских мифах и сагах» из этой коллекции, «нелегко ни судьбу повернуть, ни противостоять природе»[43]. Одиссей, благополучно вернувшийся домой после двадцати лет сражений и странствий, не останется в своем освобожденном и мирном дворце навсегда: вскоре он снова пустится в путь, хотя и знает, что «Смерть замыкает всё» (выражаясь словами Теннисона, вложенными в его уста)[44]. И даже Синдбад, несравненный и неутомимый искатель чудес, вынужден смириться с тем, что «Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, которая разрушает дворцы и воздвигает могилы»[45], рано или поздно положит конец его странствиям.

Эпос — не место для тех, кто надеется «жить долго и счастливо»: он повинуется такому реализму, который этого не допустит.